Наталья Дурова

      

Во всём была виновата только я. Кошка металась около канавки,  подбегала к  самой воде,  слегка намочив  лапы, судорожно  трясла ими  и,  надрываясь, жалобно  мяукала. Невдалеке  два пушистых  котёнка испуганно  жались друг  к другу. Но  кошка будто  забыла о  них. Она  не сводила  глаз с канавки, где, отфыркиваясь и быстро перебирая лапками, плавал маленький енот.

Мне было понятно кошкино волнение.  Это было обычное волнение матери,  и началось оно  ещё с  тех пор,  когда кошкина  семья неожиданно стала больше: появился приёмный сын - маленький енот Чавка.

С тех пор у мамы-кошки не  было покоя. На прогулку, куда кошка  выводила всю свою семью во двор, Чавка  шёл охотно, но здесь-то всегда кошку  ожидали самые невероятные сюрпризы.

Чавка  шёл,  как всегда,  позади  котят, и  если  те, храбро  подёргивая кончиками хвостов, выступали воинственно и  чинно, то Чавка не шёл,  а плыл,переваливаясь с боку на бок.
И, как кошка  ни старалась, чтобы  все дети её  были как "на  подбор" - величавы, статны, - Чавка портил всю картину. Густая тёмно-бурая шерсть его свисала клочьями, и,  хоть кошка зализывала  её своим шершавым  язычком, всё равно ничего не получалось: вид у приёмного сына был по-прежнему неопрятный. Чавкина шёрстка лоснилась только тогда, когда енот пробовал охотиться.

Но и тут мама-кошка была им недовольна. Она учила детей быть храбрыми  и смелыми,  а  Чавка  был  скорее  любопытным.  И  порой,  увидев мало-мальски интересующую  его  букашку,  он  останавливался,  преспокойно  усаживался на задние лапы  и передними,  словно руками,  цепко держал  букашку до тех пор, пока растерянная и  поражённая непонятным поведением  сына кошка не  сбивала его лапой, и Чавка, ссутулясь, неохотно и безразлично снова передвигался  на четвереньках.

Когда котята, охотясь, уже могли оттолкнуться задними лапками, прыгнуть, красиво вытянув при этом в полёте  корпус, кошка всё ещё мучилась с  Чавкой. Охотился он  прекрасно, но  прыгал не  так легко  и почему-то  сразу на  все четыре лапы.
Потом, когда гордые успехом котята, урча и мяукая, поедали свою  добычу, Чавка опять  садился на  задние лапы  и передними  аккуратно расправлялся  с воробьём. Делал он это быстро, с радостным чавканьем, за что и получил  своё имя - Чавка.

Вообще  Чавка мяукать  не умел.  И кошку,  наверное, огорчало,  что  сын скорее  напоминал  не её,  а  их старого  злейшего  врага - непородистую  и вредную собаку Жука.

Поэтому, когда Чавка  фыркал на разыгравшихся  котят, причём фыркал  так похоже на Жука, у кошки - и это, пожалуй, даже не зависело от неё - спина выгибалась дугой,  и она,  ощетинившаяся и  сердитая, косо,  боком, медленно наступала на Чавку.

В самую  решительную минуту  ласковый Чавка  бросался ей  навстречу. Он, быть может, думал, что мама вовремя подоспела на помощь. Тогда кошке  тотчас становилось неловко, и она, наверное, поэтому, забывая о котятах, всю заботу и внимание отдавала Чавке.

А Чавка был необычайно  прожорлив и рос действительно  не по дням, а  по часам. В свои пять месяцев, когда котята всё ещё были пушистыми шариками, он уже был больше мамы-кошки.
Кошку это не беспокоило. А меня Чавка очень радовал.

"Ну, Чавка, - думала я, - скоро можно  будет с  тобой заниматься. Ты станешь настоящим артистом. Будешь ты у нас прачкой".

Научить Чавку стирать легко. Ведь  даже на воле, найдя лакомый  кусочек, прежде  чем  съесть, енот  его  обязательно ополоснёт.  Такова  уж природная особенность енота. И  дрессировщики ловко используют  это в работе.  Сначала Чавка будет споласкивать в корытце кусочки мяса, которые я буду ему бросать.
Затем я заверну кусочек мяса в платок и брошу в корытце. Чавка, почувствовав запах   мяса,  обязательно   развернёт  платок,   но,  разворачивая,   будет по-прежнему споласкивать мясо из платка,  я возьму и перехитрю его.  Брошу в корытце пустой платок. Чавка не заметит этого и быстро сполоснёт платок.  Но мясо получит у меня из рук. Так он станет прачкой.

Я уже  представляла себе  большую тумбу,  где будет  устроена прачечная.

Чавка выйдет из домика, перелистает  на пеньке книжку своих записей - кому сдал  бельё, от  кого принял,  потом деловито  поднимет вывеску:  "Прачечная открыта".  Пока  я  об  этом  думала,  кошкина  семья  подошла  к неглубокой водосточной канаве. Котята шаловливо  играли с Чавкой, мама-кошка  наблюдала за ними.  Вот котята  погнали Чавку  к самому  краю канавы.  И вдруг у Чавки пропала шалость. Потом, точно ощупывая перемешанную с песком влажную  землю, он задвигал передними лапками, нашёл букашку, ещё немного -- и, опустив лапы в воду, он начал  невольно делать те движения,  что мне были необходимы  при дрессировке.  Ах!  Если  бы  у  меня был  кусочек  мяса,  то  можно  было бы попробовать и начать первую в Чавкиной жизни репетицию!

Осматриваю  свои  карманы.  Кроме  крохотного  куска  сахара,  ничего не нашлось. Желание проверить Чавку было так велико, что я забыла о  маме-кошке и протянула маленькому  еноту сахар. Он  взял его в  лапки, обнюхал, опустил лапы под воду и стал тереть.

- Молодец, Чавка, молодчина! Полощи, споласкивай!

А Чавка действительно, будто споласкивая, всё тёр и тёр сахар.

Я была рада. Что ж, не пройдёт и полугода, как на манеже цирка  появится ещё один хороший артист.
Лапки енота быстро работают под водой. Но вот он вынимает их. Они  пусты и липки.  Конечно, сахар  растаял! Не  понимая, что  произошло, Чавка  вдруг рванулся вперёд. Бултых! И очутился в канаве.
Бедная кошка! Она была хорошей и доброй мамой, и, пожалуй, если бы я  не вытянула из воды Чавку, кошка прыгнула  бы в канаву спасать его. Но,  увидев Чавку  уже на  суше, кошка  стала зализывать  его мокрую  шерсть.

А  немного успокоившись, поспешила увести всю свою семью прочь от канавы. Так  они и  шли. Впереди  выступали котята,  выступали гордо.  За  ними, лениво подпрыгивая,  брёл Чавка.  А последней,  еле-еле, шла  мама-кошка. И, несмотря на то, что бока её были впалые, а походка усталая, я глядела на неё с уважением и чувствовала себя виноватой.

Ну что поделать!  Хоть Чавка теперь  и кошкин сын,  однако стать прачкой ему придётся.

КАК ЗАЯЦ СВИНОК СПАС

Он был самым  обыкновенным зайцем. Летом  его шкурка, как  и полагается, желтела; зимой  заяц становился  белым, и  чёрные полоски  на его ушах резко выделялись.

Как-то заяц выступал в приморском городе. Время осеннее, вот-вот  должна была перемениться шкурка,  но заяц почему-то  так и остался  жёлтым, летним.

Говорят, что с зайцами такое  случается, если море рядом. На  характере его, пожалуй, это не отразилось. Заяц по-прежнему был пуглив, боялся всяких новых предметов и,  разозлённый чем-нибудь,  угрюмо и  подолгу выбивал  барабанную дробь. В цирке среди зверюшек он и был барабанщиком. Для зайца такая  работа была нетрудной: барабанить, раздражаясь по  пустякам, он привык с детства  в лесу. Только здесь, в цирке, барабанить нужно было не со злости, а по  знаку дрессировщика. Ну  что ж,  нужно так  нужно, лишь  бы за  это давали вкусную душистую  петрушку.  И  заяц,  увидев  её,  безразличный  к  публике, весело барабанил под оркестр.

Так и жил заяц в цирке ничем не примечательным рядовым артистом. Он даже не имел своей  отдельной квартиры, а  жил вместе с  целой семьёй никогда  не унывающих шумливых морских  свинок. Друг другу  они не мешали:  заяц жил, не обращая на соседей внимания, а шустрые свинки, наверное, уважали его, такого большого, ушастого и умеющего прыгать аж до самого потолка клетки,  уважали, будто он был их вожатым.  Только иногда морские свинки испуганно  замолкали, слушая, как бойко и чётко на спине какого-нибудь их сородича заяц репетирует свой музыкальный номер.

На выступления их возили вместе. Но случалось зайцу со свинками работать перед  ребятами,  к  которым  ни  поездом  не  проехать,  ни  пароходом   не доплыть, - тогда  все   самолётом  вылетали.  Тут,   конечно,  неприметные артисты - заяц, лисицы, петухи, куницы - на первом месте оказывались. Ведь слона в небо не подымешь!

И вот однажды  летел заяц со  своими соседями на  самолёте. Трудный рейс был.  Недаром свинки  замолкли, будто  уснули, а  зайцу дышать  всё  тяжелее становилось.  Когда  самолёт  приземлился,  сразу  стали  клетки  вынимать и ставить на багажную тележку. Нагрузили  полную тележку и отправили клетки  к машине.  Лишь  одна  заячья клетка  случайно  свалилась  и затерялась  среди каких-то тюков. Заяц  приник к решётке:  никак не надышится  крутым морозным воздухом. Даже свинки ожили, засуетились.

Сначала  мелкие холодные  кайли стекали  с решётки,  потом ровным  слоем снежок запорошил все углы клетки. У свинок пропало оживление. Они сбились  в груду и  жалобно пищали.  Заяц же  растянулся во  всю длину  и замер, словно неживой. Вскоре  на  небе  звёзды повысыпали.  Заяц  по-прежнему  не двигался.  А морские свинки, как ни устраивали кучу малу, всё не могли согреться.

Неожиданно маленькая рыжая свинка прижалась к заячьему боку, а за ней  и остальные. И заяц стал подниматься,  подниматься и вскоре очутился на  ковре из  морских  свинок. Тогда  заяц  разлёгся поудобнее,  почти  во всю  ширину клетки.

А  наутро,  когда  нашли  затерявшуюся  клетку,  разгребли  под решёткой снежок,  увидели: лежит  заяц и  не двигается,  а морские  свинки, как   под наседкой цыплята,  спрятались под  зайцем и  согрелись. Так  спас заяц  всем свинкам жизнь.

И хотя  на представлении  перед зрителем  заяц, как  всегда, выбивал  на барабане польку, всё же теперь он был героем, и было ясно, что даже ничем не примечательный заяц способен на подвиг.